Соседушки

Сегодня сводки из зоны сумрака с несколько философско-черноватым юмором. Пардон. Бессонные ночи. Соседушка у нас в селе бухали. Запойные они-с. Замечания делать низзя-власть! У них автомат-с! Поэтому ночи были когнитивно диссонансные: пахнущие матиолой и петуньями, теплые, с наливающимися яблоками и звездами, вспыхивающие заревом взрывов, наполненные раскатистым многоголосым разбабахом, и соседским “па Дону гуляяяеееет!”

Сосед ночами пел от души, насилуя и выворачивая душу гармони. Но, так как он пытался настроить, то ли себя и свой одурманенный алкоголем и поэтому противоречивый внутренний мир, то ли сам гармонь/баян, но фразу “па Дону гуляет “ от повторял по-нескольку раз, каждый раз меняя голос и тональность,как бы вслушиваясь в себя, поэтому из далека это больше звучало, как “падонок гуляет, падонок гуляет”. Трудно было не согласится. Хорошо приняв и культурно реализовавшись , они-с решали пострелять- с, как водится из автомата.

Время для этого соседушка выбирал, удобное для себя, неожиданное для нас. Поэтому резкая пальба в огороде ночью, не прибавила оптимизма в эти дни. А тут, днями, соседушко опять накатили-с, исполнили песню о падонке, и постреляли... из автомата... Сначала ,судя по воплям, стреляли-с в коллег по хору и застолью, а потом, решили, что этого маловато-с и шандарахнули... с миномета, прямо-с у себя в доме (возможно, как подобает дворянину, в опочивальне).

Война за любовь

Когда-то она была его первой любовью. Когда-то он нежно держал ее руку и влюбленно смотрел глаза. Когда-то он дышал ею, а она жила ним. Когда-то он так сильно любил ее, что ударил, за чей-то восхищенный взгляд. Когда-то он так сильно прижимал ее к себе, что поставил на колени. Когда-то он так сильно, хотел, чтобы она принадлежала только ему, что сломал ее волю. Когда-то он сказал “я так сильно тебя люблю, что просто ненавижу”. Когда-то ее чуть не погубила, не испепелила ненависть, назвавшаяся любовью.

Это было давно. Потом она нашла в себе силы уйти, начать новую жизнь, расцвести и залечить раны, оставленные испепеляющей любовью. Она не забыла, но и не держала зла, наверное, ей уже было все равно, это “когда-то”, ей больше нравилось порхать и нежится в счастливом сейчас.

Они давно утеряли друг друга из вида. Она не вспоминала, он не напоминал, ей и не хотелось. А потом пришла война. Жестокая в своей разнузданной глупости, обвязанная разноцветными ленточками, безапелляционная и абсурдная, как все войны.

Война поглотила и то “когда-то”, и вчерашнее “счастливое сейчас”, навязала страшное сегодня. Они случайно встретились в кафе.

История очень грустная, военно-конфетная

Дел собралось, так по-мелочам, но надо ехать в город: документы отдать, новости узнать, ситуацию, созданную человеческой глупостью, оценить. 

Младшая со мной напросилась, скучно ребенку дома. Кроме подвала и бубуханья, из развлечений, изредка появляющийся интернет, а из друзей, домашний зоопарк. 

Быстро поработали, посетили скучающий офис, узнали новости, которые сводятся к одному, кто приехал, где бряцало, где бухало, привычно посмотрели на пустующий рынок. И тут, как экстрим-развлечение, очередь.

Очереди — это кладезь: знаний политической и социально-экономической ситуации; мест дислокаций, всех известных в городе группировок и военных формирований, причем всех своих и всех чужих; нахождения, разбегающихся, от неизбежно надвигающейся порки чиновников. В общем, постоял в очереди, вышел картографом, логистиком, политиком, экономистом, даже военным стратегом. А тут еще очередь-то, вообще, беда (а я с жизнелюбием, два месяца воспитывающем в подвале жучков) — конфеты продают, карамельки. Ребенок, хоть и почти взрослый, но еще ребенок.Глаза горят, смотрят вопросительно.

История сельская про кузнечиков и быка

У нас в селе (это там, где пенсия живет) все, как на войне, по-настоящему: выгоревшее поле с воронками от разорвавшихся снарядов, сгоревшая техника, крыши и заборы, посеченные осколками, деревья, разрубленные снарядами, а, чуть поодаль, на кладбище, блиндажи, гаубицы, заминированный мост к селу, заминированные поля, обгоревшая земля…

В общем, все необходимые атрибуты, чтобы называться прифронтовым селом, у нас есть. Даже свой полицай. О, как! Вернее, он был там всегда, но, то, что он, полицай, выяснилось, недавно. До этого он был, обычный, вернувшийся из мест не столь отдаленных (по-моему, раза три), скандальный, наглый, неопрятный мужик. И тут, видать поперло. И вот как-то больше не ему, а из него. И чем больше у нас пришлых и полосатых вредителей появлялось, тем больше из него перло. 

Хамло с портупеей, оно в два раза хуже, чем хамло без портупеи. Развязанная походка, разнузданная речь, нагайка, для наказания строптивых, расстегнутая, засаленная рубашка, еще долго будут сниться посельчанам в страшном сне. 

Похоже, что войны особо не отличаются друг от друга, только техника становится ядренее, да и враг уже не кричит «хенде хох», а больше матерных путенизмов применяет и, не свастикой, а двухголовой курицей, размахивает.

История духовенная

Он был обычным поселковым парнем, крепким, широкоплечим, как тут принято говорить-шахтерской стати. Жил, как все, пил за железным забором, огораживающим сельскую танцплощадку, дрался, когда шли поселок на поселок, потом были служба в армии, гордое появление в поселке на дембель в форме ВДВ, училище, работа, шахта, тупые запои до полу обморока, сельский дом, и хватающиесяза голову, от непутевого сына, родители.

К тридцатнику, его, не брали на работу, так как он уже потерял доверие всех знакомых и мало знакомых работодателей.

Знакомые и друзья его обходили стороной (цурались, говорят у нас на поселке), постоянно в пьяном бреду, неухоженный, с соответствующим запахом мочи и рвотных масс, он вызывал только брезгливость. 

Мать, устав наставлять великовозрастное дитятко на путь истинный, все чаще пропадала в церкви, усердно молясь Богу, чтобы избавил сына от греха пьянства. Старалась привести в церковь и Вовку, чтобы хоть там, помогая посильным трудом храму, а силушка в его руках была богатырская, тогда он не пил. Это чуть-чуть спасало. 

Как-то, встречая мать со службы, он увидел миловидную женщину, убирающую в церковном цветнике. Ее бездонные голубые глаза и белокурые волосы, делали ее похожей на ангела. И он, давно не замечавший мира вокруг себя, замер, от нахлынувших на него звуков, запахов, девичьей песни. 

История стоматологическая

По причине подвально-подпольной жизни у посельчан резко разболелись зубы. Ну, прямо эпидемия зубной хвори, приключилась. Ходят такие жалкие, расфлюснутые, перекошенные, стонущие и постанывающие.

Прихватила эта зубная эпидемия и мою куму, но так, чуток зацепила: мост зубной слетел. Но все равно, болит, зараза, прям током, бьется. Не зубы, а электроподстанция какая-то. Деваться не куда, стреляют, не стреляют, а зубная боль такая, что любые ГРАДы за пояс заткнет.

Поехала кума в стоматологическую клинику, а там, мать честная, очередина. Такое чувство, что, вот, полгорода специально договорились, прямо «место встречи изменить нельзя». И все грюстные такие. Кто за щеку держится, кто платочком распухшее личико прикрывает.

Первой в очереди (хотя так понимается, особо и, не спрашивая, кто за кем) стоит миловидно-расфлющенная-камуфляжно-автоматная девушка. Видать нам подвалы впрок не идут, а ей окопы зубом вылазят.